* * *
Холодные вьюги пальцы
(Запугана ими душа)
Стёкол они касаются,
Стёкла под ними шуршат.
За вьюжным метанием звезды,
Им невозможно помочь.
Не дай Бог кому-то замёрзнуть
В эту свирепую ночь.
* * *
Поверила странная птица —
И села тебе на ладонь, —
Так с первого взгляда влюбиться -
Пушинка на яркий огонь.
Взглянула в глаза твои серые,
Вспорхнула и, вновь тишина.
Права она, что поделаешь,
Ошиблась всего-то она.
* * *
Ну, зачем тебе слава посмертная,
Обелиски и всякое — разное;
Не увидишь ты этого зрелища;
Не охватишь ты этого разумом.
Будешь ты далеко — это точно,
И земные дела все пОбоку,
И не будешь страдать почками,
И забудешь, как ходят в обуви.
Кто живёт, пусть как хочет тешится,
Все равно будет он затисканный;
Для живых рамки очень тесные,
Для живых сойдут щи и кислые.
А живой он такой ветреный,
А живого так любят цепи.
Ну, зачем тебе слава посмертная?
Все равно ты её не оценишь.
* * *
Да, человек — звучало гордо;
Алели флаги вышины;
Сивуха заползала в горло,
А в уши — сказки сатаны.
А в землю мёрзлую ГУЛАГа
Ложился безымянный люд.
Жестка казённая бумага,
А Магаданский холод лют.
Как только умер бес усатый
Гулаг стал выпускать калек...
Ты Робеспьеров и Маратов
Ещё желаешь человек?
ПРО АНАКРЕОНА
Не сужу Анакреона
За его беспечный нрав.
Мне его бокалов звоны,
все-таки, чужой устав.
Да, он радовался жизни —
Целовал цветущих дев;
И свои стихи, что вызрели,
Подносил им нараспев.
Он свой путь давно закончил,
Он ушёл в ночную тьму.
Может, кто поёт и звонче —
Не погрезится ему.
* * *
Природа — рушит, создаёт;
И снова создаёт и рушит, —
И смертного тревожит душу:
Зачем так? — смертный не поймёт.
Не будь наивен человечек:
Не только для тебя природа —
От темных недр до небосвода
Тяжёлый труд берет на плечи.
Ты рядовой её дитя —
Надменный, злой и шаловливый;
Ты встретил возле речки иву,
И обломал её шутя.
Тебя невзгоды стерегут,
От боли ты страдаешь тяжко.
Ну чем ты лучше той ромашки,
Что расцвела на берегу?
* * *
Всему природою дан срок:
Былинкой выдернут из почвы,
Или на веточке, как почка
Посмотришь на речной поток.
Всему природою дан срок.
Цветёшь легко и ароматно...
Но нет уже пути обратно.
Перехитрить судьбу кто смог?
И вот заметен холодок.
Янтарные плоды на ветках,
И листья падают от ветра.
Всему природою дан срок.
* * *
Тревожит юность дней мелькание
На фоне строгого труда.
И наступает опечаленность,
О быстротечности трубя.
Не бойся, юность, дней достаточно,
Их ровно столько, сколько есть,
И все они тебе достанутся,
Ты только их сумей дочесть.
Ты только не впадай в отчаяние,
Свою судьбу не торопи.
Огни причальные печальные
Придут по зеркалу реки.
ПОЭТОВ МАЛО НЕ БЫВАЛО
Поэтов мало не бывало.
Видать, хороший климат тут.
И сколько бы их ни сгорало,
Другие всходят и живут.
Поэтов мало не бывало.
Наверное, их корень лих.
Такого нет ещё металла,
Который бы под корень их.
Поэтов мало не бывало.
Да их не только пулей в грудь.
Их хамством, наглостью, скандалом,
И все равно их всходы прут.
Поэтов мало не бывало.
Одни остались на века,
Других молва совсем не знала,
И гибла слабая строка.
Поэтов мало не бывало.
Подлей хоть самый страшный яд,
Хоть пригрози из самопала:
Что думают — то говорят.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
Поэзия : 2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
